Занятие философией часто считается намеренным запутыванием простых вещей. При этом предполагается, что философия как бы добавляется к чему-то уже существующему. К чему именно — это уже и не важно. Так появляются «философия обуви», «философия красоты», «философия фильма» — чего угодно на свете. Поскольку работает философия с понятиями, то продолжая критику философии нужно предположить, что и понятия прекрасно существуют до всякой философии. Это значит, что слова сами собой, без участия философии становятся понятиями. Критики философии полагают, очевидно, что здесь все ясно. Проблема, однако, заключается в том, что критики неточно понимают характер философской работы с понятиями. Философия не работает с понятиями как готовыми сущностями. Она претендует на их изобретение. Поэтому ни философии обуви, ни философии красоты, ни философии фильма быть не может — если при этом обувь, красота и фильм считаются чем-то уже знакомым. Для философии во всем этом ничего знакомого нет. Понятия изобретаются там и тогда, где мы ко всему существующему относимся отчужденно. Поэтому понятия не возникают из слов. Исследование процесса изобретения понятий является разбором обычного языка. В ходе нашего курса мы будем двигаться от слов к понятиям, рассчитывая на слабость нашего способа речи.
1. Начало. 14 февраля в 19-30
То, что ничего для себя не требует . Это политическое определение начала. Оно ничего о себе не заявляет и не нуждается в представительстве. Равным образом не нуждается оно и в заботе. Но если оно ни к чему не относится, то почему к нему все относится? Начало чем-то отличается от всего остального. Оно существует само по себе. Значит, начало может быть и без продолжения. Начало является началом не потому, что оно дало чему-либо начало. Напротив, именно потому, что начало никому не отдано и не отдается, оно таковым и является. Мыслить начало следует как сопротивление передаче. Начало никуда не переходит. Оно остается тем же. Поэтому начало безвременно и любая попытка освятить начало временем (древностью) является заведомо неудачной. Задача обсуждения ясна: размежевать начало от расхожих разговоров о времени и тп.
2. Связь и отношение 2 марта в 17-00
Часто приходится слышать расхожий вопрос: какое это имеет ко всему отношение? Таким вопросом предполагается как будто, что вещи, помимо собственной сущности, обладают еще отдельным свойством «быть в отношении». Однако, если это свойство в состав вещей не входит, то нельзя и задать вопрос о том, как одна вещь относится к остальным. Получается, что все они существуют как таковые без отношений. И все же мы склонны такие отношения предполагать. Предположение о существовании отношений основано на том допущении, что между вещами существует связь. Вещи связаны, а раз так — между ними существует отношение. Может ли одна вещь войти в отношение к другой без связи? И может ли существовать связь без отношения? Эти вопросы подвигаются сомнением в содержательности различия как способа схватывать мир. Следует ли тогда держаться всеединства — это будет обсуждено.
John Reuss
3. Окружение. 14 марта в 19-30
Все ли имеет свое окружение? Если, скажем, начало устанавливается в радикальной отчужденности от всего пере-данного, то следует ли из этого, что оно напрочь окружения. Окружение кажется очень мягкой категорией. Оно не идет к высотам сурового спекулятивного одиночества. Опять-таки если предполагать, что эти высоты не являются лишь созданием больного воображения. Окружение предоставляет человеку возможность обойтись с вещами по-свойски («вот что меня окружает»): так как будто вещи были не более чем дрессированными животными. Даже предположение враждебности окружения все равно не выводит вещи вокруг меня из регулируемого состояния. Я все равно опережающим образом их помечаю и подготавливаюсь. Может ли быть такое окружение, в котором всё кружит вокруг всего? Окружение, которое не расставлено по местам и не приняло форму ситуации? О таком пойдет речь.
4. Настоящее.
Надо предупредить одно запутывающее различие: настоящим в русском языке называется часть времени — отличная от прошлого и будущего, а также подлинное, сугубо достоверное — в отличие от ложного и обманного. Предупредив такую путаницу мы, однако, тут же должны ее снова восстановить. Отличать настоящее время от остальных чаще всего приходится по отличающей его сугубой достоверности. Настоящее — это мое здесь-и-сейчас окружение, которое я могу в этом качестве обозревать с разных позиций. То есть настоящего всегда больше, чем есть. В него попадает и это, и то, и вон то тоже. Подлинность — это способ описания избытка, ситуации, в которой слов заведомо меньше, чем присутствия. Подлинное — то, что в слова не вмещается, и поэтому оно настоящее. А вот о прошлом и будущем можно рассказывать. Что же делать с настоящим? Или здесь нужно вовсе отказаться от действия, обратив все усилия на прошлое и будущее? Жить в настоящем — и бездействовать? Эту проблему нужно будет вывести на свет.
5. Доверие и отчаяние
Избыточность настоящего по-особому доверительна. Настоящее невозможно исчерпать, оно никак не заканчивается — и выйти из него в какую-нибудь другую область, значит уйти в прошлое или в будущее. Неисчерпаемость настоящего создает ситуацию отчаяния: что ни делай, куда ни смотри — всюду одно только настоящее. Настоящее не просто может, а с необходимостью вызывает отчаяние. И все же смотря вокруг я вижу довольно мало отчаянных людей и вещей. Почему так? Надо полагать, что они усвоили такой способ отношения к настоящему, который позволяет его как-то разгрузить, избавить от излишков. Такое вот упрощение настоящего я называю доверием. Доверять — значит приводить настоящее в соответствии со своими возможностями, делая его более бедным, чем оно есть. О том, как в доверии утрачивается настоящее будем говорить.
6. Свобода
Тут накоплено много умозрений. Это, вероятно, от того, что свободу мы — люди — склонны подгонять под свои способности. Подгоняя свободу под разум, получим интеллектуальную свободу. Под воображение- свободу творческую. И так далее. Дело выглядит так, что свобода по умолчанию поставлена в отношение к тому, что можно сделать. Прежде нужно мочь, а потом уже — свобода. То, чего я не могу, моя свобода не охватывает. Получается, что свобода нужна для того, чтобы правильно провести границы: отделить возможное от невозможного. Проводить их, конечно, можно по-разному, но они как бы всегда есть. Или нет? Что будет, если совершенно отделить свободу от можествования? Ничего совсем не мочь и быть свободным — как это? Отличим попутно состояние немощи от выбора в пользу бездействия. О немощной свободе стоит сказать особо.
7. Поверхность
Поверхность — это то, на чем остальное пребывает. У чего есть поверхность — то для меня и существует. А если нет поверхности, то такое и помыслено быть не может. Остальное же для мышления вовсе не обязательно. Поверхность сама себя держит и сама себя гарантирует. Отчего? От того, что в ней любое количество точек можно снять одним взглядом. В поверхности все сразу помещается. Поверхность объемлет. Полная жизнь требует поверхности. И наоборот, поверхность — этот и есть единственно полная жизнь. Развернуть весь мир в одну бесконечную поверхность кажется едва ли не высшим пределом совершенства. Есть, однако, проблема дистанции. Что если, поверхность удерживается как целое только при особой направленности взгляда. Ни близко, ни далеко — а ровно на поверхности. То есть поверхность возникает там, где ничего особенного нельзя. О связи свободы и поверхности мы поставим здесь вопрос.
Чтение
Декарт трактат «Человек»
Стерн Жизнь и мнения Тристрама Шенди
Фихте трактат «Наукоучение 1801 года»
Пинчон Радуга тяготения
Лектор — Петр Сафронов
Кандидат философских наук. Руководитель Школы неформального гуманитарного образования РГГУ «Культурное измерение».
Научные интересы П. А. Сафронова сосредоточены в области феноменологической философии и социологии, философской методологии коммунитаристики и теории образования, прикладной этики, постмарксистских стратегий дискурсивного анализа. П. А. Сафронов является автором монографий «Онтология феномена» (М.: Азбуковник, 2007), «Случайный порядок» (М.: Академический проект, 2012); статей в журналах «Вопросы филологии», «Вестник Московского университета», сборниках научных работ «Аспекты» и «MONSTERA», газете «НГ- Ex libris». Им переведена книга Ф. Ч. Коплстона «История философии. ХХ век» (М.: Центрполиграф, 2002), осуществлено редактирование (совместно с Д. В. Новиковым) русского перевода книги Ж. Деррида «Призраки Маркса» (М.: Логос-Альтера, 2006).
Добавить комментарий